34-летний Антон из Уфы – дезертир. Он провел на войне в Украине полгода, завербовавшсь туда после ДТП, которое грозило ему уголовным делом. С передовой он сбежал после того, как его, по его словам, кинули в подвал для "отказников" и пытали, вырвав ему почти все зубы. В феврале 2024 года мужчине удалось добраться до дома, после чего он уехал из России и уже год живет в Германии. Там он, как дезертир, запросил политическое убежище.
Свою историю Антон рассказал проекту Север.Реалии.
****
Годен, хотя 10 лет стоял на учете у психиатра
До того, как завербоваться на войну, Антон работал личным водителем у директора строительной фирмы. Он рассказывает, что у него было два выходных в неделю и зарплата около 80 тысяч рублей (около $1000 по тем временам). Он сумел накопить на небольшой дом и съехал от матери.
На войну в Украину россиянин попал из-за ДТП. В сентябре 2023 года Антон возвращался вечером домой на своей "Ладе-Гранта" и, не справившись с управлением, врезался в припаркованный автомобиль. В шоке он скрылся с места аварии, а машину припарковал у дома. Полиция нашла его через полторы недели. За оставление места ДТП без жертв полагается административная статья, но полицейские сказали ему, что против него возбудят уголовное дело. После чего предложили альтернативу:
"Они сказали, что можно уехать в тюрьму и оттуда отправиться на войну, либо уйти на войну добровольцем, – рассказывает Антон. – Дали время подумать. Через несколько дней позвонили и спросили что я решил? Сказали, что либо в СИЗО отправят, либо на "СВО" (так российские власти и СМИ называют войну в Украине – ред.). Еще и приставы подключились: у меня долгов по штрафам было примерно на 200 тысяч рублей. Я посоветовался с сестрой и матерью и решил ехать на войну добровольцем. В полиции сказали прислать им фото контракта".
Антон рассказывает, что в России не служил в армии и до вербовки 10 лет стоял на учете у психиатра с диагнозом "расстройство личности". В его военном билете было написано к службе "не годен": у него было несколько попыток суицида.
Когда он поехал в Москву, в военкомат, он взял с собой все выписки и думал, что на медосмотре его сразу забракуют. Но, увидев бумаги, его лишь спросили: "А сейчас как себя чувствуешь? Ходишь? Годен!"
После медкомиссии Антон подписал контракт и домой уже не вернулся. Ночь он провел на сборном пункте в Москве, а наутро вместе с другими контрактниками его отправили на автобусе в Ростов. Там он неделю провел в "учебке", во время которой Антону, ни разу не державшему в руках оружие, дали два раза отстрелять по автоматному рожку. А затем его и других завербованных сразу отправили за "ноль" (на передовую. – ред.).
"Нас привезли, и военный отвел всех тропкой в какой-то лес, точнее, в то, что от него осталось после обстрелов, – вспоминает Антон. – Сказал, чтобы здесь располагались, а завтра утром где-нибудь разместят. Никто в ту ночь не спал, конечно".
"Среди нас были бойцы из "Ахмата", они сказали, что самое страшное – если дрон нас заметит. Тогда будет прилет и все, – рассказывает он. – Но обошлось, слава богу. А утром мою запись посмотрели в военном билете и сказали, что мне оружие лучше не давать. И определили меня в эвакуацию".
"Эвакуаторы" занимаются вывозом раненых и погибших с передовой. Именно этим Антон занимался следующие полгода. Он рассказывает, что их распределили на две бригады по шесть человек в каждой, и в первую же ночь они пошли за телами.
От землянок, в которых ночевали команды эвакуации, до "передка", по словам Антона, было примерно 5-6 км в одну сторону. У каждой группы были одни носилки, за ночь им надо было сделать две ходки (то есть пройти 20-24 км) и принести двух "двухсотых" (убитых) или "трехсотых" (раненых). Раненых в конце маршрута ожидала машина, которая везла их в госпиталь, убитых опознавали по жетонам. Часто по дороге "трехсотые" превращались в "двухсотых", рассказывает Антон.
"Если дрон прилетал или минометный обстрел начинался, мы просто разбегались в разные стороны, носилки бросали. А когда все заканчивалось, того, кого мы несли, уже не было, – вспоминает он. – Его или граната, сброшенная дроном убивала, или минометный обстрел. Мы потом просто забирали носилки и уходили, говорили по рации, что идем пустые. Носилки нужно было обязательно забрать, других бы никто не дал. Старший группы рассказывал, что раньше носилок не было, и трупы просто взваливали на плечо и тащили".
У трупов перед живыми было одно большое преимущество, рассказывает эвакуаторщик. Под раненого можно было засунуть только один автомат, как-нибудь сбоку, а под труп можно спокойно положить два, ведь "ему все равно не больно".
Антон рассказывает, что автоматы они брали у убитых и прятали, чтобы потом выменять на самогон у бойцов отряда "Барс". Один автомат – полтора литра самогона.
"Его пили, чтобы заснуть и просто не повредиться умом от того, что видишь", – говорит Антон.
По его словам, вернувшись после ночи, эвакуаторщики "опрокидывали" стакан и закусывали сухпайком, а затем весь день отсыпались в погребе. Когда темнело, они снова шли забирать раненых или мертвых.
Антон говорит, что часто нести назад его команде приходилось трупы своих же, тех, кто занимался эвакуацией. За полтора месяца, пока мужчина был "эвакуаторщиком", состав его команды обновился почти три раза.
"У нас человек 30 примерно сменилось. На вторую ночь мы несли назад человека из нашей команды, минут через сорок после того, как вышли, – вспоминает он. – Рядом с ним "Баба-Яга"(большой украинский дрон, способный нести несколько гранат – ред.) гранату сбросила и его осколками полностью поранило. Мы дождались, когда дрон улетит, кинули его на носилки и пошли назад. В тяжелом состоянии, но донесли. Его загрузили в уазик, больше я о нем не слышал".
"В первую неделю мы с командиром вдвоем из шестерых назад вернулись, а четверых убило, – подчеркивает Антон. – И через пару недель так же было. К концу месяца позывные друг друга уже перестали запоминать. Какой смысл, если максимум через пару недель или раненым оттуда уедешь, или трупом?"
"Главное – чтобы пальцы оторвало и следов пороха не осталось"
Антон рассказывает, что когда ему было 5 лет, его отец, в очередной раз напившись, поджег ему волосы на голове. После случившегося мальчик несколько лет не говорил. В первый класс он пошел почти в 9 лет, но после года учебы в обычной школе его перевели в коррекционную.
Напиваясь, отец Антона часто распускал руки и бил детей, а его старшую сестру в качестве наказания ставил на горох. Тогда вместе с мамой и сестрой Антон уходил из дома к бабушке или соседям.
Избиения прекратились когда Антону исполнилось 16 лет, и он понял, что может дать сдачи. Отец с этого времени, по его словам, по-прежнему приносил домой бутылку, выпивал ее, но после этого не буянил, а просто ложился спать. В последние годы жизни он, впрочем, изменился: "пил мало и хотел все исправить", вспоминает Антон.
Он признается, что его психика после детских травм так до конца так и не восстановилась. Уже во взрослом возрасте у него было несколько попыток суицида. А попав на войну, он решил сам себя покалечить, в надежде, что тогда его "спишут".
"Мы думали, как лучше: наступить на "лепесток" (советская противопехотная мина ПФМ-1 – ред.) или выкрутить взрыватель из гранаты и взорвать его, зажав в кулаке? Главное, чтобы пальцы оторвало и следов пороха не осталось, – рассказывает Антон. – Один такое сделал. Пальцы ему оторвало, но его военная комендатура увезла, потому что рядом кольцо (от гранаты) нашли".
"На "лепесток" я сам пробовал наступать. Как-то раз заметил его, когда мы возвращались, недалеко от нашего погреба, но никому не сказал. А когда все легли, вколол обезбол себе в плечо, пошел и наступил на него, но ничего не произошло. Тогда я думал "к сожалению", а сейчас думают, что к счастью, – рассказывает Антон. – Я на нем еще минут пять попрыгал и спать пошел".
"Эмоций в тот момент у меня не было никаких. Просто хотелось уехать оттуда, любой ценой. Мы и с "передка"-то раненых выносили, в основном, либо с самострелами, либо тех, кто на "лепесток" тоже наступал специально", – подчеркивает ог.
Антон подчеркивает, что ампулы с промедолом, который он себе вколол перед тем, как наступить на "лепесток", (промедрол – анальгетик, используемый в российской армии в качестве обезболивающего – ред.), были на войне очень ценной вещью. На бойца, по его словам, в российской армии давали только одну ампулу – считалось, что этого должно хватить от ранения до госпиталя. Если возвращаешься из госпиталя на передовую – получаешь новую, но если вдруг потеряешь ампулу, свою тебе никто не отдаст. Антон говорит, что "эвакуаторщики" иногда находили промедол у погибших и припрятывали его про запас. Такой ампулой он и воспользовался перед тем как наступить на мину.
Через полтора месяца, по словам военного, в их части отправлять в штурм было уже некого. И тогда командование послало на штурм солдат из группы эвакуации.
"Нас построил прапорщик. Я и еще один парень из нашей группы вышли и сказали, что в штурм не пойдем. Прапор ответил "тогда мы вас "обнулим" (убьем), а я сказал, что пусть хоть прямо здесь обнуляет – это лучше, чем там, под минометами", – рассказывает Антон.
"Нас отвезли на "передок" (передовую) и посадили в блиндаж, который часто под обстрелами был. Сказали, что утром придут "обнулять", но утром за нами пришла военная полиция, – рассказывает он. – Нас привезли в Зайцево (поселок в так называемой "ДНР", куда свозят отказников – ред.), там мы пробыли примерно неделю".
"Меня привели к какому-то офицеру, и он сказал, что если я не пойду воевать, мне грозит от 5 до 15 лет тюрьмы. Я ответил, что могут по-максимуму давать, – подчеркивает Антон. – Меня увели в подвал, а через несколько часов начали пытать".
"Посадили в кресло, привязали руки, голову примотали скотчем и пассатижами начали тащить зубы"
Антон рассказывает, что помещение, в которое не согласных возвращаться на войну забирали по одному, располагалось прямо над подвалом. Его в Зайцево называли "веселой комнатой". Отказники – а их было около 20 человек – слышали доносившиеся из комнаты крики, но никто не сопротивлялся, когда их туда уводили. Кроме одного: его избили до такого состояния, что он не мог стоять на ногах. Потом его все равно уволокли.
"Меня посадили в кресло и привязали руки наручниками и ремнями, а голову примотали скотчем, – вспоминает Антон. – Потом ударили, какую-то железку в рот засунули, чтобы я не мог рот закрыть и пассатижами начали тащить зубы. Когда вытащили уже третий, я закричал, что согласен все подписать, боль была невыносимой".
"Кисть у меня двигалась, и мне подсунули бумагу. Я подписал, а они сказали: "Чтобы больше не отказывался, мы тебе еще вырвем". И стали драть зубы дальше. Расшатывали, ломали по половине, – рассказывает военный. – Я не знаю, сколько это длилось, мне показалось, что вечность. А они при этом смеялись и шутили".
"После той пытки у Антона осталось всего три зуба. Его дотащили до подвала и бросили к остальным отказникам, которые дали ему обезболивающее. Увидев, что с ним сделали, второй отказник из эвакуационной группы сразу подписал согласие вернуться на фронт. Этой же ночью их обоих "купили" в другую часть, и закинув в КаМАз, увезли.
Мама Антона говорит, что части зубов у него не было после драки, еще на гражданке. Но с фронта он действительно вернулся всего с тремя зубами: ей он тоже рассказал, что зубы ему выдрали "на подвале".
"Когда он уезжал, не все, у него конечно, зубы, но были. А когда вернулся – рассказал, что там вырвали. Он не хотел особо рассказывать, а я особо не спрашивала. Я вижу, что человеку тяжело", – рассказывает мать.
В немецкой клинике, где Ш. в 2025 году делали протезы, он тоже сообщил "что подвергался пыткам со стороны русской армии". "Крайне высокая потеря зубов при наличии трех оставшихся здоровых зубов в таком молодом возрасте может объясняться, со стоматологической точки зрения, лишь бессмысленным преждевременным удалением зубов, которые можно было бы сохранить", – говорится в справке из клиники, которая есть в распоряжении Север.Реалии.
О том, что во время пыток вырывают зубы в 2023 года рассказал боец батальона "Азов" Евгений Чуднецов, попавший в российский плен и вернувшийся домой в результате обмена. "Сначала так просто побили ногами, а потом да, вырывали зубы плоскогубцами. Они там еще говорили "давай, дрель неси". Хорошо, что там розетка не работала. А потом пришел какой-то россиянин и сказал: "Че вы делаете? Сказали его не трогать, сказали целым привезти! Че вы наделали? Они хотели, чтобы я на интервью целый был, а у меня зубов нет там, лицо разбито", – вспоминал Чуднецов. В том же 2023 году появились свидетельства о спиливании зубов напильником пленным украинцам в Харьковской области. Об этом писали украинские СМИ.
Затем Антона привезли в расположение части недалеко от города Крынки. Он говорит, что еле стоял на ногах и практически не мог говорить.
"Там комбат был, он посмотрел на меня и говорит: "Что вы мне за мясо привезли?" Спросил, что со мной делали. Я ответил, что мне зубы вырывали, он велел отвести меня в санчасть. По-человечески поступил. Там измерили температуру, она была 41, – рассказывает Антон. – Меня сразу колоть начали, но у меня еще и геморрой большой вылез".
Антон рассказывает, что полевая санчасть рядом с Крынками по сути была бетонным помещением без окон, в котором раненые лежали на деревянных поддонах. Те, кто мог передвигаться, ходили в магазин за лапшой, брали еду и на лежачих.
"Я там пролежал месяц, а потом нас отвезли в Ростов и через два дня самолетом отправили в госпиталь, в Севастополь. Там мы должны были пройти комиссию. Но один медик сказали, что нам дадут отдохнуть, но потом все равно всех годными признают. А от офицера в общий чат пришло сообщение, что нашей роты больше нет, и мы пойдем в следующий штурм вместо погибших. Тогда я, недолго думая, решил бежать", – рассказывает военный.
"Все равно по ночам снится, что "прилет" и меня убивает. Или что меня пришли забирать обратно"
Антон рассказывает, что взял билет на поезд до Сочи, но туда не доехал: по пути вышел из вагона, заказал такси и за 70 тысяч рублей доехал за двое суток до Уфы. Дома его уже ждали мама и девушка, которым он заранее рассказал о своих планах.
Спустя неделю у Антона не выдержали нервы, и он пошел сдаваться в военную комендатуру. Там он рассказал о том, что вынужден был уйти в СОЧ (самовольное оставление части – ред.), потому что не получал лечения. Но в комендатуре от него просто отмахнулись, сказав, что у них нет на него ориентировки, а если будет – они найдут его сами. В розыск Антона в итоге объявили только в августе 2024 года, спустя полгода после побега.
Получить лечение дома Антону тоже не удалось. Психиатр, к которому он ходил на прием, отказался класть его в больницу, поскольку он военнослужащий. Тогда Антон решил бежать из страны. Он поселился у родителей девушки далеко от города – на случай если на него вдруг придет ориентировка, и его начнут искать. Он подал документы на загранпаспорт и продал машину.
"Паспорт был готов через две недели. Я специально на пятилетний подался, чтобы быстрее сделали, – говорит Антон. – Я уехал в Беларусь, а оттуда на самолете улетел в Армению, прожил там три месяца. Сразу же как приехал туда, пошел в посольство Германии и попросил убежище, но мне отказали, сказав, что Армения безопасная страна. А там база российская военная в Гюмри!"
"Я в итоге с помощью антивоенных активистов добрался до Германии через Боснию и Хорватию. Хорваты просто впускали тех, кто говорил "аsyl" ("убежище" – ред.). Добрался до Германии, полтора месяца был в лагере для беженцев, сейчас живу в Нёллингене", – рассказывает он.
Между лагерем для беженцев и общежитием в Нёллингене Антон провел четыре месяца в психиатрическом отделении немецкой клиники.
"Меня когда в Германии уже в клинику положили, я начал антидепрессанты принимать, мне их до сих пор выписывают. В принципе, помогает. Но все равно по ночам снится, что прилет и меня убивает. Или что меня пришли забирать обратно отсюда уже, из Германии", – признается Антон.
В немецкой клинике, по его словам, медперсонал был очень внимательным. Лечащим врачом у Антона оказалась украинка: к российскому дезертиру она относилась хорошо и сочувствовала ему, слушая его рассказы.
Уезжая из России, Антон надеялся, что скоро к нему приедет его девушка. Но этого не произошло.
"В тот день, когда я из клиники уже выписывался, она мне сообщение прислала, что ко мне не приедет. Потому что ей военный нужен, а не предатель родины. И что у нее теперь другой есть, он тоже военный, – рассказывает Антон. – У нее отчим – "вагнеровец" (воевал в составе ЧВК "Вагнер" – ред.), наверное, мозги ей промыл".
"Она призналась, что была беременна от меня и прислала мне снимок УЗИ. Я хотел с моста прыгнуть на шоссе, меня полиция с пожарными сняли, и я назад в клинику вернулся, – говорит Антон. – Из-за того, что я в клинике долго лежал, Германия приняла к рассмотрению мое прошение об убежище. Так бы меня назад в Хорватию выслали, потому что я через нее въехал в Евросоюз".
На последней встрече с чиновниками из немецкого миграционного ведомства Антону сообщили, что рассмотрение вопроса о предоставлении ему убежища может занять год или полтора. Мужчина, который до дезертирства ни разу не был за границей, сейчас пытается обустроиться в Германии: ждет, когда будет готов его зубной протез, ходит на интеграционные курсы, катается на велосипеде.
"Я, конечно, скучаю по дому, но понимаю, что, если окажусь там, меня сразу же отправят на войну. Или сначала в тюрьму, а оттуда на войну, – уверен Антон. – Маме скоро исполнится 70. К ней уже приходили с бумагой, что я в розыске, спрашивали, где я. Она будет приезжать, конечно, навещать меня, приглашение можно сделать. Но доживать, сказала, останется в России".
